Когда в 2009 году умер один из основателей группы, Шон Стюарт, группу HTRK словно переклинило: они и так всегда балансировали где-то между китчем, самодовольной показушностью и практически линчевским саспенсом, но теперь совсем ушли в глубокую крайность. Шон же невероятным решительно образом вносил в музыку ощущение нервного срыва, безумия и крайней тревожности. Он играл просто, но в его игре была какая-то издевка, сардоническая злость, которую он неторопливо волочил через все записи HTRK. Фактически, музыка строилась именно на его игре: она не кружила вокруг нее, как вокруг некоторого стержня, а скорее налипала как листья на грязь. Эти неторопливые басовые блюзы, заторможенная драм-машина и шумы Найджела и Джонни создавали огромный грязный липкий ком грува, который в течение часа мог волочить слушателя по каким-то совсем уж потерянным, практически проклятым местам, по сравнению с которыми темные пропахшие нечистотами и разлагающимися отходами закоулки казались бы райскими кущами. За это HTRK и любили, и во многом это была заслуга именно Шона.

А теперь Шона не стало. Равно как и не стало того грязного медленного движения, а ведь всего-то убрали бас. Work (work, work) — это практически ставший классикой бристольский звук середины 90-х годов, такой задумчивый трип-хоп в черно-белых тонах. Это именно трип-хоп альбом — впервые группа оправдывает свое название, — и казалось бы, Найджел и Джонни поступили самым правильным образом: попытались изменить группу и приспособиться под сложившуюся ситуацию, а не продолжать гнать ту же волну на запасном двигателе. Получилось… даже ведь черт разберет, хорошо или плохо. Я уже почти две недели силюсь понять хоть что-нибудь про эту пластинку, но пока понял лишь то, что меня уже начинает подташнивать от одних и тех же звуков ежедневно. С одной, с хорошей стороны, когда из музыки HTRK исчез сардонический бас Шона, а оставшийся дуэт стал по инерции пытаться играть на все той же волынке, группа внезапно превратилась в Bowery Electric, этих культовых аутсайдеров, героев мрачного шугейза, закончивших жизнь именно трип-хопом. Но Bowery Electric, несмотря на грузный и тяжеленный многомерный звук, никогда не угнетали. Они могли вогнать в меланхолию, но никогда — в депрессию. Но и BE, и HTRK используют одни и те же методы, приемы и способы создания тяжкой, гнетущей задумчивости, когда, кажется, из тебя вынимают душу, а в получившуюся скорлупку ставят музыкальный проигрыватель с попорченной иглой и запиленными пластинками. То есть пробирает, а местами так вообще религиозная дрожь проскакивает, как, например, в последние полминуты трека Bendin’.

Плохая новость же заключается в том, что проигрыватель этот — дрянной. Да и музыка стала вульгарной, будто из нее извлекли нутро, но оставили ту самую тонкую оболочку, создающую форму. Она стала пустоватой и скучной, а былой грув, который проволакивал по грязному полу, сменился каким-то паскудным ветерком с кладбища. Work (work, work) словно агонизирует, но агонизирует не страданиями и болью, а такой вот ванильной депрессией с неказистой одеждой, худобой, инстаграмом и хипстерским блогом о том, как все на свете не очень. Пластинка пробирает, но происходящему попросту не получается сопереживать; она какая-то вся надуманная и слишком просчитанная, чтобы нравится. И даже дискурс подросткового эмо-периода тут больше похож не на линчевскую тревожность, а на мятую пачку попкорна после этого самого Линча, но с массой вопросов и претензий, главным из которых является непонимание того, зачем кому-то потребовалось играть трип-хоп двадцатилетней давности, когда ретро-бум чиллвейва закономерно захлебнулся от перепроизводства, а все другие стили живут от силы года 3?

Да пофигу зачем, по-большому счету-то. Я ведь до сих пор не могу сказать, крутой это альбом или нет, хоть и меня порядком достало его слушать.