Уильям Басински, надо признать, даже среди прочих композиторов эмбиент и авангардной музыки выглядит белой вороной. Во-первых, он стильный. Басински даже внешне не похож на героя академической музыки. Он глэм, носит диковатые прически, невпопад надевает то костюм, то старую рок-майку и выглядит, прямо скажем, как звезда хард-рока на пенсии. Он одновременно похож на Трента Резнора, Дэвида Боуи, Джона Траволту и Энтони Киддиса. Басински словно излучает сытость и благополучие. Он подтянут, ухожен, с красивыми волосами и обворожительной улыбкой. Лучше него выглядит разве что Брайан Ино.
Во-вторых, Басински кончился как музыкант. Кончился он в конце 80-х, еще до начала сольной карьеры, до первых публичных записей. В чем-то начало его творческого пути схоже с Aphex Twin. Как вы должно быть знаете, после того, как Warp открыла Ричарда, тамошние продюсеры откровенно говоря прифигели от того, что в загашнике у молодого музыканта хранится не три-четыре робких техно-трека, а десятки часов вполне зрелой, техничной и жутко занятной необычной музыки. На этом сходство, пожалуй и заканчивается: Ричарда открыли, Уильям открыл себя сам. Ричард погнал дальше, а Басински с головой ушел в продюсирование. Постепенно, не торопясь, он вот уже 20 с лишним лет эксплуатирует свои наработки, эксперименты в области кассетных лупов и процессной музыке (к сожалению, я не знаю, как правильно переводится термин «process music» на русский язык, посему пусть будет вот так), которые он проводил в начале 80-х годов. Сольная карьера Басински началась в 1988 году и продолжается до сих пор. Раз в 2-3 года очередная бобина достается с полки, протирается, оцифровывается, ремастируется и издается. Он — кот Шредингера от мира музыки: его последняя пластинка уже существует, но нигде не опубликована. И сам Басински прекрасно это понимает. Однако история продолжается, и всякий раз слушатели что-то там приоткрывают, хотя прекрасно понимают, что это просто искусственный фатализм, где очень даже понятно, что будет дальше. Но, возможно, именно благодаря этому он еще актуален, поскольку изначально находится словно вне времени (или, как принято говорить в среде программистов, by design). То есть это такая немного параллельная вселенная, 80-е, сконцентрированные, сжатые в творчестве одного человека, которым суждено появиться только сегодня. Сейчас есть мода на ретро, но проблема ретро именно в том, что это песни, записанные либо в воспеваемую эпоху, либо в современную, однако культивирующую прошлое во всех его недостатках. Здесь ситуация, конечно же, совсем другая.
История четырех пластинок The Disintegration Loops предельно трогательная, даже нарочито трогательная, пусть и не специально. В начале сентября 2001 года уже состоявшийся продюсер Уильям начал оцифровывать очередные старые бобины, записанные, как вы уже могли догадаться, во времена буйной университетской молодости. Бобины были настолько стары, что начали буквально рассыпаться в момент снятия звука. Уильям гонял их на старом проигрывателе, аналоговые лупы превращались в цифры, а следом умирали. То есть буквально: пленка крошилась, рвалась и осыпалась. Музыка умирала и тут же рождалась в другом виде словно птица феникс, как слепок, символ, частично — гротеск. Хоть и оставалась все теми же эмбиент-лупами. К концу оцифровки в США случился самый большой с момента Гражданской войны шок: 11 сентября с печально известными террористическими актами. На следующий день Басински с друзьями поднялся на крышу, где играл возрожденные лупы целый день, наблюдая за Нью Йорком, будто знаменуя тем самым смерть одной эпохи и рождение другой. Король умер, да здравствует король! Как без красоты и мифотворчества? Творческие люди, они такие, да…
The Disintegration Loops и сам Басински, в принципе, довольно умело, пусть и слегка цинично, проэксплуатировали тему того шока, чем резко выделились из ряда авангардных музыкантов, для которых бизнес, в принципе, всегда был безразличен. Пластинки сразу заметили, а Питчфорк даже присудил им почетное 30-е место в 2004 году и отметил в числе лучших 200 альбомов нулевых годов. Не бог весть какое достижение, но если вспомнить, что после серии Music for Airports больше классические эмбиент-пластинки (Тим Хекер и Кристиан Феннеш слегка из другой стези) заметного успеха не добивались, то вполне себе прорыв: сцене стоило бы и возликовать разнообразия ради. Грубо говоря, с этих четырех пластинок Уильям начался для человечества и, пожалуй, может закончится, поскольку процессная музыка находится для мэйнстрима еще дальше, чем даже тот же эмбиент. Совершенный андеграунд без сколько-нибудь внятной сцены и сообщества. Хотя сообщество в принципе есть, но относится оно скорее к эмбиенту, академической музыке и field recordings, поддерживая стиль постольку поскольку, просто по инерции. И во главе — колоритнейший, даже слишком яркий, Басински. Пожалуй, это даже в чем-то иронично.
Вообще говоря, изначально я хотел написать рецензию на El Camino Real, но меня куда-то совсем не в ту степь понесло, поэтому продолжим что ли как получится. Надо в следующий раз продумать, что буду писать, раньше, чем открою Google Docs. Ну а что поделать? Я ведь теперь даже не знаю, что напишу дальше.
Что такое процессная музыка и кассетные лупы? Кассетные лупы имеют в своей основе простую идею: закольцовывание. В те времена еще не было компьютеров и прочей сложной техники, поэтому музыка писалась на бобину и игралась на магнитофоне. Для создания иллюзии бесконечной игры концы пленки склеивались. В принципе, это и есть кассетный луп. Помню, в далеком детстве, еще когда наша семья жила на Украине, я таким образом закольцевал какую-то бобину (вероятнее всего с Uriah Heap, с чем еще-то) на отцовской Астре 206 (зверская машина по советским временам, вроде), за что, конечно же, получил солидный нагоняй. А жаль, кто бы знал, что из этого могло получится дальше. Надо будет у отца Астру забрать, очень люблю этот магнитофон. Ну да ладно. Кто только не использовал кассетные лупы! Лупы были достаточно популярным приемом создания музыки в условиях ограниченности как в технических средствах, так и в человеческих. При достаточной сноровке и ловкости, можно было сочинять чуть ли не оркестровую музыку в одиночестве. Лупы — предвестники того, что потом назовут семплами; своего рода аналоговые семплы. Сейчас использование подобной техники скорее блажь, чем необходимость.
Стив Райх определяет процессную музыку (process music) как «процесс композиции кусочков музыки, буквально процессов. Характерным для музыкальных процессов является то, что они одновременно определяют детали сочетания нот и общую форму в смысле бесконечного канона». Процессная музыка встречается и у Райли, и у Райха, и у Штокхаузена, но наиболее доступной формой является эмбиент (например, Neroli Брайана Ино).
Музыка Басински — это достаточно внятный и хорошо определенный образец подобной музыки. Но если тот же Райли использует эти подходы (по крайней мере из всего, что я у него слышал) на микроуровне, то Басински действует на макроуровне. Под этими скорее всего неудачными терминами я понимаю буквально следующее: процесс у Басински — это один кассетный луп, законченная, ловко подогнанная музыкальная фраза, предложение и высказывание. Динамика его музыки крайне нетороплива, часто даже кажется, будто из нее вынули все действие — практически идеал эмбиента, абсолютная статичность. На самом деле это иллюзия. Она сродни движению облаков: с земли кажется, будто они монолитны, недвижимы, предельно статичны; на самом же деле движение на верху просто невероятное. Для того, чтобы разглядеть музыку Уильяма, нужно в некотором смысле подняться над этими лупами, которые, надо признать, устроены не так и примитивно. Они, оказывается, меняют темп, пересекаются и накладываются друг на друга, притом процесс этот постоянен, но нетороплив. Буквально: за 5 минут может произойти всего лишь одно полноценное наложение и смена акцента. В этом, наверное, и секрет того, что композиции в 40 минут, построенные на повторении одного и того же куска музыки, надоедают куда меньше, чем можно было бы ожидать.
Это иронично, но за последние 4 года я больше всего слушал именно Басински, что бы там не говорил ласт.фм. Это идеальная музыка для сессий, к которым готовишься, как известно, чаще всего по ночам, когда весь дом спит и никто не отвлекает. Для меня эти пластинки — это сигареты, кофе, учебники по матану, уравнениям математической физики и численным методам, сканы и фотографии лекций, на которых видны пальцы и столы, зачетки и попойки после сдачи всего. Это ночные междугородние автобусы и утренние электрички с рассветами. Я не знаю лучшей музыки для сосредоточенного изучения чего-либо; для каких-то дел, в которые нужно погрузиться с головой. Я всегда воспринимал сессии как в первую очередь возможность немножко сбить и упорядочить туман в голове, как учебный, так и личный, а Басински способствовал этому как никто другой. Да и черт, в общем, с этими The Disintegration Loops, Shortwavemusic и прочими красивыми историями. Черт, в общем, и с тем, что за всю свою жизнь продюсер Басински по-хорошему сочинил около часа музыки. Почему-то кажется, что это совсем-совсем неважно, а думать об этом — вот настоящая блажь.
Наверное, это личное. Все-таки я с этими пластинками прожил 8 сессий.
